«Narcisse Blanc» действительно пахнет нарциссами. Срезанными нарциссами с сочными стеблями. И еще влажной весенней землей и снегом.
Это в первый момент, а потом – общая картина нарциссов и снега рассыпается на детали: пудра, ирисы, флердоранж, нероли, ветивер, птигрейн… Призрак южного сада, словно видение, парящее над весенними нарциссами и последним снегом…
Мне в «Narcisse Blanc» еще чудятся альдегиды и тот нежный парфюмерный мускус, который пахнет, как женская кожа.
Нежный аромат, очень нежный, полупрозрачный, и вместе с тем – плотный. Живой, трепещущий, переливающийся. Как перламутр, как морской жемчуг, как шелк. Сложный и холодноватый. Робкий, обворожительный и очень несовременный.
Аромат, как музыкальная шкатулка, тихо вызванивающий песенку о покое и неге, о балованных красавицах с чувствительной кожей и ранимой душой, о женщинах, которые могут себе позволить чувствительность и ранимость.
И вспоминается цветаевское:
«Ах, Сонечка, взять бы вас вместе с креслом и перенести – в другую жизнь. Опустить, так с него и не сняв, посреди Осьмнадцатого века – вашего века, когда от женщины не требовали мужских принципов, а довольствовались – женскими добродетелями, не требовали идей, а радовались – чувствам, и во всяком случае – радовались поцелуям, которыми вы в Девятнадцатом году всех только пугаете.
Чтобы с вашего кресла свешивались не эти вот две квадратных железных необходимости, а – туфельки, и чтобы ступали они не по московскому булыжнику, а – вовсе не ступали, чтобы их подошвы были – как у еще не ходивших детей».
Духи для Сонечки Голлидэй.
Для той, которая –
Ландыш, ландыш белоснежный,
Розан аленький!
Каждый говорил ей нежно:
«Моя маленькая!»
— Ликом — чистая иконка,
Пеньем — пеночка… —
И качал ее тихонько
На коленочках.
Только у настоящей Сонечки, конечно, таких не было, хотя она жила как раз в то время, когда в моде был «Narcisse Blanc». У нее была одна мечта: вернуться в Москву из провинции. И она посылала друзьям отчаянные письма, большинство из которых - не сохранились... А по сохранившимся ясно, что о духах она и помыслить не могла, не до того было.
«О Боже, – вечно все чужое и не то, не то. Вечно чужие комнаты, гостиницы, кровати, на которых до меня и после меня будут спать чужие люди, – вещи и предметы – в которых ничего нет от меня – моего, – вечное мучительно, нежелательное растворение себя в чуждой и случайной среде, – вечная суета, – забота о новой роли, о портнихе, о дровах, примусе, супе, прачке, – и измученная душа – на ниточке – которую дергали все, как звонок на черной лестнице, – писала Сонечка. – Каждый раз страх не устроиться, остаться без гроша, ждать и унизительно искать ангажемента, – никогда не иметь «своей», даже самой дешевой железной постели, как горничной, – возить за собой бисерины, бездарные тряпки, перья и никогда не иметь никаких своих книг. Это тяжело – книги весят много, багаж обходится дорого, – возишь за собой пьесы – свой репертуар».
...Впрочем, тот «Narcisse Blanc», который я пробовала, он современный, а винтажного – прижизненного для Сонечки – я не знаю.
Но этот, современный «Narcisse Blanc», вызывает мысли о времени, когда не требовали идей, а радовались чувствам.
Духи Андерсеновской «Принцессы на горошине»... Помните?
«Раз вечером разыгралась непогода: молния так и сверкала, гром гремел, а дождь лил как из ведра; ужас что такое!
Вдруг в городские ворота постучали, и старый король пошел отворять.
У ворот стояла принцесса. Боже мой, на что она была похожа! Вода бежала с ее волос и платья прямо в носки башмаков и вытекала из пяток, а она все-таки уверяла, что она настоящая принцесса!»
Духи всех настоящих принцесс, так и оставшихся не узнанными.
«Narcisse Blanc» на коже постепенно теплеет, теплеет, и через несколько часов (через много часов, он стойкий) нарциссы и снег растаяли, а база остается – южная, из ирисов, нероли, флердоранжа. И еще – аромат нежной кожи и дорогой пудры. Под облаком душистых итальянских цветов.
Мне от него немного грустно. Лирично, романтично, несовременно и несвоевременно. Рабочее настроение отбивает напрочь, но рождает в душе так много интересных чувств, что очень хочется из заполучить, пока они совсем не исчезли из продажи. Зимой вспоминать о весне, кутаться в шаль, читать стихи, сладостно грустить. В юности мне было знакомо это чувство сладостной грусти. Теперь грусть по большей части основательная, не беспричинная, и нет в ней ничего сладостного. И на стихи редко хватает времени. Но «Narcisse Blanc» помогли мне вспомнить, какой я была когда-то забавной барышней, и жизнь все это с меня стерла, как грубыми пальцами – пыльцу с крыльев бабочки. Что было, конечно же, неизбежно. И может быть, к лучшему.
Но как приятно вспомнить и снова почувствовать…
Мне в детстве казалось, что так должны пахнуть подснежники.
Вот именно так. Робко, сложно, прелестно.
Но я их, подснежников, по сей день не видела и не нюхала.
Может, еще доведется. Но вряд ли они пахнут, как «Narcisse Blanc».
Комментариев нет:
Отправить комментарий