Ночные цветы Tom Ford: ассоциативный ряд

 

Я все же позволю себе забаву в стиле девичьего альбома - мои личные иллюстративные ассоциативные образы к статье "Ночные цветы Tom Ford: о любви и измене".

Velvet Gardenia

 

Деталь плаката к пятому сезону сериала "Penny Dreadful"

Black Violet

 

Вампир Арман (Антонио Бандерас), кадр из фильма "Интервью с вампиром".

 

Jonquille de Nuit

 

 

Артюр Рембо (Леонардо ди Каприо), кадр из фильма "Полное затмение".

Иллюзия леса

 

Это лето я вынуждена была провести в городе. Я ни разу не дышала лесным воздухом. В парках гуляла, а вот в лесу – нет. Но в последние годы я вообще выезжала на природу нечасто, так что успела создать для себя стратегический набор парфюмов, которые дарят мне хотя бы иллюзию леса. Некоторые из них со мной давно и не раз меня выручали, а некоторые появились в моей лесной коллекции только в этом году. 

Я люблю дышать хвойным лесом – и парфюмы с ароматом хвои. В начале своего увлечения парфюмерией я о них мечтала, считая, что таких вовсе и не существует: чтобы и красиво, и настоящие духи, и – запах сосен и елок, смолы и иголок, и согретой солнцем коры, и самого воздуха соснового, который считается целебным… Да и действительно целебный. По крайней мере, от душевной тоски он спасает. Теперь моя мечта воплотилась и в моей коллекции есть несколько флаконов, содержащих не просто ароматы хвойного леса, но еще и разную погоду в лесу, разные сорта хвои, с ягодами, мхом, смолами – или без. С разным настроением.

Впрочем, лиственным лесам и даже сказочным я тоже уделила внимание в этой статье. Летний лес во всем своем многообразии. Парфюмерный лес.

 

 

 

Ночные цветы Tom Ford: о любви и измене

Три возрожденных цветка в Reserve Collection: Velvet Gardenia, Black Violet, Jonquille de Nuit – какими они были и какими стали.

Гардения ярче всего благоухает в ночи, нарцисс прекраснее всего ранним утром, а фиалка – всегда, лишь бы ей дали влагу и тень. Но в коллекции Tom Ford все эти цветы обрели особое, мрачное, мистическое, ночное звучание. И все они стали соблазнительными, чувственными, даже порочными: не только сладкая и пылкая гардения, но и холодный по натуре нарцисс, и наивная фиалка. 

«Velvet Gardenia», «Black Violet», «Jonquille de Nuit» — когда-то все они были у меня и я их любила. А когда я люблю какой-то парфюм, я не могу им не пользоваться часто и он у меня в конце концов заканчивается. И если он не входит в постоянную линейку или снят с производства – это становится маленькой трагедией. «Velvet Gardenia» и «Black Violet» были сняты с производства, а и «Jonquille de Nuit» входил в лимитированную коллекцию Jardin Noir.
И как же я была счастлива, когда узнала, что их планируют перевыпустить в серии Reserve Collection!
Сожалела, что перевыпуска не удостоился «Ombre de Hyacinth», с которым у меня сначала случилось некоторое недопонимание, но потом – страстная любовь, прямо как в сентиментальном романе. Но не все же сразу. Ладно, пусть гиацинта не будет.
Но хотя бы нарцисс! И фиалка! И гардения!
Я знала, что стоить они будут очень дорого, и никак не могла решить, что мне нужнее всего…

Конечно, некоторое опасение, что парфюмы могут измениться, у меня было. Но я надеялась, что этого удастся избежать.
Не так уж давно они выпускались. Нет особенной причины менять.
И все же они изменились.

Рисунок: "Нарцисс" - художник Николай Бурдыкин

"Thé Basilic" Molinard - дача, вечер, июнь... Память о счастье...

 

Вот за что я особенно полюбила "Thé Basilic" Molinard, так это за ароматическую иллюзию летнего вечера на даче.

Для меня парфюмерия - это не только и не столько "незримое украшение", сколько волшебное зелье, создающее настроение и атмосферу.

И вот "Thé Basilic" - июнь, свежие и душистые огородные травы, политые теплой дождевой водой из бочки, до ужина еще пара часов, поэтому сейчас мы будем пить чай и его аромат тоже чувствуется, сквозь благоухание трав. И покой. И счастье.
И я могу носить с собой аромат этого июньского часа и ощущение этого особенного дачного покоя. 

 

 

Не говоря уж о том, что я просто люблю запах базилика. Как и запах других огородных трав. И томатной ботвы. Но здесь она была бы лишней...

Peut-Être: шелк, кружево и перламутр

Если бы я выбирала модель для рекламы «Peut-Etre» 2020 – ею стала бы «Купальщица» Этьена Фальконе, фигурка из севрского фарфора: ее кроткое личико и изящные изгибы тела, ее обнаженность и скромность, ее белизна и хрупкость, манящая гладкость и тихое сияние. 

 

У духов Lancome с названием «Peut-Etre» долгая история. Впервые аромат с таким названием появился в 1937 году, затем – в 2008 году, и снова – в нынешнем 2020. И каждый из ароматов заслуживает внимания и изучения, а нынешним, новым, можно еще и владеть, и наслаждаться...

Флакон обновленных «Peut-Etre» необыкновенно красив: с изображением ажурных золотых ворот, приоткрывающихся и словно зовущих войти в волшебный сад, — пожалуй, самый красивый флакон из всей коллекции Grands Crus.

 

 

...Меня очаровал аромат, доносившийся из-за ажурных ворот на флаконе: аромат волшебного сада и скрывавшегося за ним потаенного женского мира «Peut-Etre». Нежнейшая пудровость, телесный и чувственный ландыш, прохладные розы и сирень, аромат персиковой кожицы. Но теплота, сладость, бархатистость, телесность – все это чувствуется только близко к коже. В обновленном «Peut-Etre» очень сильна чистая акватическая нота. Запах летнего дождя: сирень и розы поникли под тяжестью наполнившей их воды.

Erea и Kobraa: Восточная пара от Bvlgari. Влюбленный ладан и коварная ваниль...

 

«Kobraa» - чистая красота ладана, холодного ладана. «Erea» - необычная ваниль с ладаном, кому-то покажется слишком тихой, меня же радует эта ее вкрадчивая переливчатость.

Пока писала - представляла себе близнецов из восточной сказки, во всем столь близких друг другу, что она заимствует у него что-то мужское (клинок), он у нее что-то женское (позволить себе чувства?), и если бы он отразился в ее зеркале, показалось бы, что это не его, а ее лицо, только добавить золотого света...

Впрочем, в вопросе парфюмерии важно - чем пахнет. Чем пахнет - я написала.
Мне очень нравится.

Illustrated by Virginia Frances Sterrett. Penn Publishing Company, 1928.
Очень люблю ее иллюстрации к сказкам, к любым сказкам, но особенно к восточным. И для "Erea" и "Kobraa" Bvlgari это идеальные иллюстрации.

"Она сама была теплым, живым букетом..." - ароматы в романе Эмиля Золя "Чрево Парижа"

Эмиль Золя – один из моих самых любимых французских писателей (вообще же самых любимых французских писателей у меня многовато и сложно выбрать самых-самых, как среди любимых родственников, но, наверное, самые-самые все же Эмиль Золя, Ги де Мопассан, Ромен Роллан и – да здравствует верность! – Александр Дюма, услада моего детства).

У Золя для меня прекрасно все. Даже то, что ужасно (роман «Плодовитость»). И особенно люблю я у него описания ощущений. Быт и фактура у него тоже великолепны, но вот ощущения, любые – душевные, телесные, все, от голода и вожделения до вдохновения и фантазий – это лучшее… 

В романе «Чрево Парижа» мне нравится, опять же, все. И сюжет (да, жизнь, она такая), и характеры, но особенно описания. В том числе – запахов. Всех запахом. От смрада до аппетитных запахов еды – и до благоухания цветов.

Как же я люблю перечитывать у него описания цветочной части рынка!

И историю цветочницы Кадины. Ее влюбленность в цветы… И то, как сама она пропитывалась цветочными ароматами…

Много букв. Но это же Золя.

«Они продолжали путь по главной галерее рынка, и на них повеяло вдруг упоительным ароматом, который разливался вокруг и точно следовал за ними по пятам. Они оказались в самом центре торговли срезанными цветами. На тротуарах, перед сидевшими слева и справа женщинами, стояли квадратные корзины, полные пучков роз, фиалок, георгин, маргариток. Одни цветы багрянели, как пятна крови, другие томно бледнели, отливая необычайно нежными серебристо-серыми тонами. Свеча, горевшая подле одной из корзин, пронизывала окружающую ее черноту звенящей музыкой красок, озаряя яркие лепестки маргариток, кроваво-красные головки георгин, лиловатую синь фиалок, румяную плоть роз. И ничто не могло дать большей услады, ничто так не напоминало о весне, как это нежное благоухание, настигшее их здесь, на тротуаре, после терпкого дыхания морского улова, после гнилостного запаха сыра и масла.

Клод и Флоран вернулись обратно; они бродили, медля уйти, среди цветов, с любопытством останавливались перед цветочницами, продававшими папоротники и виноградные листья, аккуратно перевязанные пучками по двадцать пять штук».

«Кадина торговала и крессом. «По два су пучок! По два су пучок!» А Майоран заходил в лавки, предлагая «прекрасный родниковый кресс, пользительный для здоровья». Но вот построили Центральный рынок; Кадина замирала от восторга перед цветочным рядом, пересекающим фруктовый павильон. Здесь, словно куртины по краям садовой дорожки, во всю длину ряда, прилавки цветут яркими огромными букетами; там, словно собранная благовонная жатва, стоят двумя плотными шпалерами розы, — между ними любят прохаживаться местные девушки, улыбаясь, с чуть-чуть стесненным дыханием от струящихся крепких ароматов; а над выставкой живых цветов возвышаются искусственные, виднеется бумажная листва, и застывшие на ней капельки клея заменяют росинки; тут же висят надгробные венки из белого и черного бисера, отливающие синевой. Раздувая ноздри розового носика, Кадина вдыхала эти запахи с кошачьим сладострастием; она замирала среди этой упоительной свежести и уносила с собой все благоухания, какие только могла унести. Когда она подставляла свою курчавую головку под нос Майорану, он говорил: «Пахнет гвоздикой». А она клялась, что больше не смазывает волосы помадой, что ей достаточно лишь пройтись по цветочному ряду. Со временем, пустив в ход разные хитрости, она добилась того, что ее наняла одна из цветочниц. Тогда Майоран стал уверять, что она благоухает с головы до ног. Кадина жила среди роз, сирени, левкоев, ландышей. И мальчишка затеял новую игру: он неторопливо, словно в раздумье, нюхал подол ее юбчонки, затем говорил: «Пахнет ландышем». Добравшись до талии подруги, до ее корсажа, он шумно вдыхал свежий аромат: «Пахнет левкоем». А прикладываясь к рукавам у запястий Кадины, приговаривал: «Пахнет сиренью». Затем, обследовав ее затылок, шею и губы, объявлял: «Пахнет розой». Кадина смеялась, называла его «дуралеем», кричала: «Будет, щекотно!» От ее дыхания веяло жасмином. Она сама была теплым, живым букетом.

Теперь девочка вставала в четыре часа утра, чтобы помогать своей хозяйке делать закупки. Каждое утро они покупали охапки цветов у пригородных садоводов, вороха моха, груды папоротника и листьев барвинка для обрамления букетов. Кадина, как зачарованная, застывала перед брильянтами и валансьенскими кружевами, которыми щеголяли дочки известных монтрейских садовников, восседающие на возах среди роз. В праздники богородицы, святого Петра, святого Иосифа и особо чтимых святых торговля цветами начиналась с двух часов ночи; вокруг павильонов продавалось свыше чем на сто тысяч франков срезанных цветов; за несколько часов перекупщицы зарабатывали до двухсот франков. В такие дни над ворохами анютиных глазок, резеды и маргариток виднелись лишь всклокоченные кудри Кадины; она тонула, терялась среди цветов; целый день девочка делала букеты, привязывая их к камышинкам. За несколько недель она овладела искусством цветочницы, в котором проявляла своеобразное изящество. Не всем нравились ее букеты: они вызывали улыбку и чуть-чуть тревожили какой-то присущей им грубоватой наивностью. В них преобладали красные цвета, перебиваемые пронзительными, диссонирующими оттенками синего, желтого, фиолетового — варварски прелестными. Если утром Кадина исщиплет Майорана и задразнит до слез, тогда это были неистовые букеты, букеты разозленной девчонки, одуряюще ароматные, гневных, кричащих тонов. Если же утром Кадина вставала тихая — то ли от грусти, то ли от радости, — она изобретала букеты серебристо-серых, очень нежных, приглушенных тонов, с еле ощутимым, скромным ароматом. А иной раз это бывали розы кровоточащие, как разверстое сердце, в озере белых гвоздик; либо рыжие гладиолусы, встающие огненным столпом среди смятенной зелени; букеты, словно смирнский ковер со сложным орнаментом, в котором были подобраны цветок ко цветку, подобно вышивке на канве; были у Кадины и букеты-веера, переливающие красками, мягко развертывающиеся, как кружево; здесь было все: и пленительная чистота, и грубая пышность, мечта, дающаяся в руки торговке сельдями или маркизе, угловатость нетронутой девушки и знойная чувственность распутницы — все богатство чудесной фантазии двенадцатилетней девчонки, в которой пробуждалась женщина.

Отныне Кадина питала уважение только к белой сирени, букет которой, от восьми до десяти веточек, стоит зимой пятнадцать — двадцать франков, да к камелии, которая стоит еще дороже и привозится в коробках дюжинами, укутанная в тонкий слой ваты, на подстилке из моха. Кадина брала в руки эти цветы, как взяла бы драгоценности, — бережно, не дыша, боясь опалить их своим дыханием; затем с бесконечными предосторожностями привязывала короткий стебелек цветка к камышинке. О камелии Кадина говорила с большой серьезностью. Она рассказывала Майорану, что красивая белая камелия без малейшего изъяна — вещь редкая и удивительно прекрасная. Однажды, когда она дала Майорану полюбоваться таким цветком, он воскликнул:

— Ну и пускай она хорошенькая, а мне больше нравится вот это местечко под твоим подбородком; куда твоей камелии! Оно гораздо нежней, и кожа такая прозрачная… тут такие голубые и розовые жилочки, точь-в-точь как прожилки на цветке.

Он осторожно провел по этому местечку кончиками пальцев; затем уткнулся в него носом, бормоча:

— Ага! Сегодня ты пахнешь апельсиновым цветом.

У Кадины был прескверный характер. Ее не устраивала роль подчиненной. Поэтому она в конце концов завела свое собственное торговое дело. А так как ей было тогда тринадцать лет и она даже мечтать не могла о большом торговом обороте, о прилавке в цветочном ряду, то она стала продавать букетики фиалок по одному су; на шее у нее висел ивовый лоток, а фиалки были воткнуты в подстилку из моха. Так, нося с собой свою маленькую лужайку, она бродила ведь день по Центральному рынку и вокруг него. Это беспрерывное хождение ей нравилось — можно было размять ноги, она избавлялась от необходимости часами стоять на коленях на низенькой скамеечке, составляя букеты. Теперь она на ходу собирала свои фиалки в пучок, вертела их в пальцах, как веретенца, с поразительной ловкостью; она отсчитывала шесть — восемь цветков, — в зависимости от времени года, — складывала пополам камышинку, добавляла листок, обматывала мокрой ниткой; затем перекусывала нитку острыми, как у волчонка, зубами. Букетики, казалось, сами вырастали на лотке — так быстро она усеивала ими мох. Не глядя на свои проворные пальцы, в которых цвели все новые и новые фиалки, она шла по тротуарам, в уличной сутолоке, дерзко задрав голову и рассматривая лавки и прохожих. Потом она немного отдыхала где-нибудь в подворотне; девчонка создавала весенний уголок у края канавы с жирными помоями, она приносила с собой лесную полянку с травой, синеющей фиалками. На букетиках неизменно лежал отпечаток расположения духа Кадины, дурного либо доброго: одни были взъерошенные, сердитые, буйные в своих помятых обертках; другие были спокойны и влюбленно глядели, улыбаясь из опрятного бумажного хомутика. Кадина проходила, оставляя за собой нежный аромат. Майоран блаженно следовал за ней по пятам. Теперь Кадина с головы до ног пахла только фиалками. Когда Майоран обнимал ее и вдыхал ее аромат, переходя от юбчонки и корсажа к рукам и лицу, он твердил, что вся она фиалка, большая фиалка. Он зарывался лицом в ее одежду, повторяя:

— Помнишь, как было в тот день, когда мы ездили в Роменвиль? Ну точь-в-точь так же пахнет, особенно здесь, в рукаве… Только ничего не меняй. Уж больно хорошо ты пахнешь…»

«Чрево Парижа» (Перевод Надежды Марковны Гнединой)

Иллюстрации:
1: «Portret dziewczynki z fiołkami» Stanisław Wyspiański
2-3: Marché aux fleurs de Paris par Georges Stein
4: Marché aux fleurs, à Paris, par Clara Sophia Agarthy (1871-1958) Š Gouvernement de l'Ontario
5: «Bouquet de violettes dans un panier» de Eléonore Escalier
6: Иосиф Крачковский «Фиалки из Ниццы» - моя любимая фиалковая картина
7: «La vendeuse de violettes» peinture de Georges-Louis PICARD

Angel Nova: не Ангел, а кто-то другой…

К "ангельской" семье не имеет уже никакого отношения, но все равно хороший сладкий аромат.
Малина, розы и еще много всего.
Но прежде всего малина и розы.

Еще одна парфюмерная иллюстрация к стихотворению Инны Кабыш, но тут не только варенье, тут много разных лакомств, в том числе иноземных. Получилось соблазнительно во всех отношениях. И очень жизнеутверждающе.

Кто варит варенье в июле,
тот жить собирается долго,
во всяком уж случае зиму
намерен перезимовать.
Иначе зачем ему это
и ведь не из чувства же долга
он гробит короткое лето
на то, чтобы пенки снимать.

А вообще, это скорее из стихотворения Николая Яковлевича Агнивцева:

У малюсенькой Нелли
Губки ― две карамели,
Щечки Нелли ― варенье,
Глазки Нелли ― две вишни…
Впрочем, в том направленьи
Комплименты излишни,
Ибо Нелли всего лишь идет
Первый год. 

Только Нелли взяла и выросла. А сладостность сохранила. И вот...
"Angel Нова" - аромат именно для такой женщины. Для сладкой куколки, вечной девочки, которая гениально умеет соблазнять.